Рейгар долго стоял у входа в шатер, покусывая кровоточащую губу. Она пострадала во время одного из бесчисленных поединков турнира и немного саднила, но он был даже рад этой легкой боли. Она отвлекала… от всего.
Что-то темное просыпалось в нем, он это чувствовал. Дракон наконец-то проявил себя, сжигая изнутри, оцарапывая острыми когтями внутренности, наслаждаясь вспышками фантомной боли и отчаянно желая еще, еще и еще, пока окончательно не поглотит его целиком. И Рейгар ничего не мог с этим поделать, только наблюдать за тем, как он своими же безрассудными действиями превращает себя в копию отца. Такую же несдержанную, дерганную, эгоистичную и бесконечно жестокую. Все эти семь дней он не находил себе места, разъяренный безразличием Великих Лордов и их явным нежеланием слушать, вникать в суть проблемы. Они смотрели на него сквозь призму его отца и, как оказалось, не напрасно. Он осмелился пообещать им мир и спокойствие, но спустя несколько же дней собственноручно разрушил то последнее, что удерживало Семь Королевств от кровавой бойни. В том, что она будет, уже не приходилось сомневаться, красный блеск в безумных глазах короля это только подтверждал.
Но… каким же будет его царство, если он победит? Каким же будет он сам, если на его голову опустится корона?Рейгар кусал губу, бездумно слизывая выступавшую кровь, и все никак не решался сделать хотя бы шаг вперед.
Каким же будет его правление, если он так легко нарушил обеты, данные пред молчаливым ликом Семерых? Каким же будет судьба королевства, если он так легко предал то, чем по-настоящему дорожил?
И ради чего?Одним только фактом своего существования северная дикарка смогла поднять в его душе невыносимую бурю эмоцией и чувств, неведомых ранее, в которые хотелось погружаться снова и снова, теряя всего самого в этом безумном вихре ядовитого удовольствия. Никогда толком не интересовавшийся женщинами, он — супруг и отец — пал ниц перед чужой красотой. Волчья кровь каким-то невероятным образом смогла пробудить в нем дракона, который уже увидел свое заветное сокровище и пожелал любым способом им овладеть. Спрятать от всех, затащить в темную пещеру и всю оставшуюся вечность любоваться запретной красотой, больше ни о чем не заботясь. И ничто не было способно его удержать.
С помутненным разумом, ничего не различающий помимо размытых ярких пятен, дракон четко обозначил, чего хочет. Не замечая препятствий, он шел напролом, и только молчаливый взгляд темно-фиалковых глаз смог на мгновение пробудить в драконе человека. Эртур так и ничего не сказал, не успел, только смотрел долго и осуждающе. Рейгар прогнал его, как и всех, кто его окружал. Он не собирался оправдываться или объяснять мотивы своих поступков, он — принц и дракон — может делать все, что захочет. Но тяжелый взгляд друга по-прежнему стоял перед глазами, вина и осознание страшной ошибки пришли слишком поздно.
Он не знал, где Элия, и не желал знать. Ее образ причинял почти физическую боль, перекликаясь с другим, не менее родным и близким. Рейгар вспоминал тонкие запястья матери, украшенные фиолетово-синими разводами, ее красивые, но бесконечно грустные глаза, в которых, казалось, притаилась вся боль мира.
Когда-то он поклялся защищать свою супругу, когда-то он пообещал самому себе, что сделает все, лишь бы удержать ее от печальной судьбы королевы Рейлы, но сам же толкнул ближе к пропасти. Кто будет считаться с дорнийской принцессой, если ей пренебрег даже ее собственный муж?
Рейгар еще долго сидел в одиночестве, обдумывая сложившуюся ситуацию, пока через того же Эртура, единственного, осмелившегося нарушить его уединение, до него не дошли слухи о надвигающейся опасности: безумие короля достигло своего пика. Только тогда, виновато отводя взгляд, он и поинтересовался о местоположении Элии.Облизав разбитые губы, Рейгар, глубоко вздохнув, с тихим шорохом вошел в темный шатер, мгновенно ухватываясь взглядом за хрупкую фигурку.
— Элия, — не зная как по-другому обратиться к женщине, которую недавно прилюдно унизил, тихо позвал Рейгар и невольно протянул руку ей навстречу в каком-то отчаянном жесте немой мольбы.
Вопрос Элии тяжело повисает в воздухе, делая атмосферу еще более неловкой и напряженной. Рейгар кривит губы в горькой усмешке, но отступает, тяжело опускается в кресло и отводит глаза. Он понимает, что заслужил.
Его кровь кипит, отчего руки заходятся мелкой дрожью. Ему хочется уничтожить и без того ничтожное расстояние между ними, схватить ее за плечи, впиваясь бледными пальцами до боли, до крови, и долго кричать о том, что он никому ничего не должен. Что волен поступать так, как того пожелает и уж точно не обязан ни перед кем оправдываться.
Однако Рейгар лишь молчит, то и дело поджимая губы. Собственные желания пугают его, причем настолько сильно, что он ощущает подкатывающее к горлу четкое присутствие паники. Некогда славившийся хорошим самоконтролем, сейчас он раздираем противоречивыми эмоциями, которые с каждой секундой становится сдерживать все сложнее и сложнее.
Он открывает рот в попытке что-то сказать, объяснить, но резко захлопывает его, вгрызаясь в многострадальную губу. Как бы то ни было, ему нечего сказать. Говорить о том, что северная дикарка настолько вскружила ему голову, что он потерял самого себя? Увольте от таких историй, они не нужны ни ему, ни ей. Упрекнуть в чем-то? В чем? В том, что она послушная жена и любящая мать?
Рейгар вновь усмехается и неожиданно для самого себя произносит:
— Мне кажется, я схожу с ума.
Говорит и морщится, понимая, насколько был откровенен. Он не ожидает понимания или ответа, он сам не понимает, что сейчас происходит. В его душе — буря, которая давно поглотила все здравые мысли, оставив после себя лишь одни ошметки, разруху, через которую приходится пробираться.
Рейгар встряхивает головой, в отчаянной попытке хоть немного прояснить мысли и вновь переводит взгляд на Элию. Смотрит долго, внимательно. И оттого становится еще гаже, больнее.
— Я обидел тебя, — простая констатация факта, — Мне жаль, — неловкое извинение, признание собственной ошибки.
Рейгар закрывает лицо руками, тяжело вздыхая. Семеро, что с ним? Почему так сложно дышать? Каждый вздох приносит новую проблему, поддернутую дымкой сомнения и нерешительности. Ему бы встать на колени перед ней и молить о прощении, уткнувшись лицом в гладкий шелк ярких юбок. Сказать, как сильно он сожалеет, как сильно виноват… Какую власть она имеет над ним, сама того не подозревая. Что он не переживет, если с ней и Рейнис что-нибудь случится, особенно если это "что-нибудь" будет по его вине. Что она дорога ему, что он бесконечно благодарен и что... Но все это меркнет по сравнению с тем, чего сказать он ей не может.
Того, чего она, возможно, хочет больше всего.
Судьба жестока, а ее шутки непредсказуемы и опасны. Потому что как по-другому объяснить то, что восхваляемое многими балладами, стихами и поэмами чувство в его сердце вспыхнуло не в сторону законной жены, в любви которой он клялся перед ликом богов, а для северной смутьянки, он не знал.
Руки падают на стол, а Рейгар вновь смотрит на жену. Все это не важно. Чувства проходят, ничто не вечно. Когда-нибудь они покинут и его грешную душу, нужно лишь переждать. Не северная девчонка, на голову которой он собственноручно опустил венец, сейчас занимает его мысли, не из-за нее у него все валится из рук, а душа сжимается от панического страха.
— Мне нужно, чтобы ты как можно скорее покинула Харренхолл, — задумчиво произносит он, слизывая опять выступившую кровь. — Ты можешь поехать в Дорн, навестить родных… думаю, ты бы этого сильно хотела.
Думать о том, что сделает с ним Оберин да и весь Дорн, не хотелось. Если ее безопасность потребует такой жертвы, он с радостью ее заплатит.
— В любом случае я уже договорился о твоем немедленном отправлении. Драконий Камень удаленное место, — последнюю фразу он произнес особо задумчиво, больше для себя. Перед глазами невольно встал черный замок, украшенный разъяренными ликами драконов. На некоторое время он станет надежной защитой… должен стать.
